«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

что «немцы в первые дни войны буквально все болели шпиономанией», поскольку «само правительство внушило народу, что Берлин полон шпионов, и призывало толпу следить за всеми иностранными подданными. Кайзер чуть ли не ежедневно обращался к народу со своими воззваниями, которые в форме афиш большого формата с неизменною надписью „К моему дорогому народу“ с государственным одноглавым с распростертыми крыльями орлом, с подписью „Вильгельм“ расклеивались на всех перекрестках. В результате такого патриотического сыска немцы тащили в участок не только чужих, но и своих… Даже самые элегантные дамы сыском не стеснялись; в то же время все проявляли крайне грубое отношение». Когда шпиономания достигла угрожающих размеров, кайзер обратился к подданным с новым воззванием, напоминая, что «большинство русских в Берлине – больные с курортов, что немцы ведут войну не с мирными гражданами, а на полях сражений… После таких воззваний, а главным образом и потому, что миновали первые, особенно острые, дни войны, отношение немцев стало ровнее, покойнее, можно уже было более свободно ходить по улицам, ездить в трамваях, по железной дороге – никто не трогал, нужно было только избегать говорить по-русски»[96].

Постепенно Танские привыкли к сложившемуся положению, поселились на Auguststrasse, расположенной вдалеке от центра Берлина, и вернулись к традиционному, выработанному годами ритму повседневной жизни в Верхнеудинске (утренний кофе, обед «в час дня, а затем в большинстве случаев я оставался один и предавался чтению всяких случайных книжонок… Часов в 5–6 вечера пили чай, затем довольно часто засаживались играть в тетку… В 10–11 часов ужинали, и день заканчивался. Одним из постоянных развлечений, в особенности во время усиливавшейся тоски, было раскладывание какого-нибудь немудреного пасьянса»). Ни мебель («комната наша окнами выходила на улицу, уютная, просторная, с хорошей мебелью, такой работы и отделки, какой в России можно найти только у лучших мастеров, – диван, письменный стол, шкафчик, умывальный столик, гардероб, две кровати»), ни продуктовый набор («мясо для супа или две котлетки, бутылка молока, картофель, квашеная капуста, хлеб, коренья, крупа, масло, фрукты для компота, селедка, яйца») не отличались от домашних. Жизнь «в немецком плену» была скромной («жили экономно на две марки (обмен вышел марка 1 руб. 30 коп.) – не знали, сколько времени придется здесь пробыть») и «протекала в большом однообразии, с раннего утра до поздней ночи, окрашенная гнетом пленения и тоскою по родине». Можно с уверенностью говорить о том, что так протекало пребывание в Берлине первых месяцев войны многих средней руки путешественников[97].

Несмотря на тяжесть и неопределенность ситуации, М.В. Танский не потерял чуткого взгляда, остроты восприятия, фиксируя особенности жизни Берлина с первых дней войны. Традиционный уклад с началом войны не изменился: «Жизнь на нашей улице начиналась рано… Появлялся фургон с молоком, хлебом, углем… затем хозяйки… ученики с сумочками, направлявшиеся в школы… торговцы зеленью, овощами, фруктами… С часу дня на улице появлялись ребятишки всех возрастов и улица наполнялась шумом и гамом… Самая любимая забава у детей бегать на роликах… так же как и у нас играют в классы, чертя по мостовым мелом, в пятнашки и проч. Вечером улица хорошо освещалась… появлялись взрослые спортсмены на роликах, которые проделывали сложные фигуры. Затем движение понемногу ослабевало и улица затихала»[98].

Отдаленность улицы, на которой жили Танские, способствовала тому, что здесь образовалась «маленькая русская колония», с течением времени изменилось отношение к русским: «Обращались с нами вежливо, были дружелюбны». «В общем-то, хозяева наши относились к нам хорошо… Нередко проглядывалось даже сочувствие к нашему тяжелому положению, и мы за доброе отношение были признательны и благодарны». Наблюдая за «хозяевами», М.В. Танский подмечает глубокую привязанность их друг к другу и наивные знаки внимания, проявлявшиеся «с какой-то трогательной детскою наивностью и простоватостью». Такой же наивной простоватостью было пронизано и отношение к императорской чете: мужчины «боготворили» кайзера, женщины преклонялись перед императрицей, ездили к дворцу, чтобы «увидеть проезд императрицы и думать потом, что именно ей императрица махнула платочком и подарила улыбку»[99].

М.В. Танский сумел подметить различные проявления жизни Берлина, который «с началом войны оказался в трагикомическом положении. Пришлось сразу из патриотических побуждений перекрашивать, замазывать… массу вывесок, так как Германия оказалась в войне с пятью государствами. Не переделывать же было нельзя хотя бы из чувства самосохранения: так гостиницу „Харьков“ толпа разрушила». Неприятно поразил вид здания английского посольства: «в окнах не было ни одного целого стекла… посольство толпа разгромила», как только немцы узнали об объявлении Англией войны Германии. Удивление путешественника вызвал факт того, что «для большинства немцев объявление войны Англией было большой неожиданностью». Здание русского посольства погрому не подвергалось, но от него «тоскою веяло… как от покойника, среди живых… оно выглядело мертвецом»[100].

Посол Франции в Германии Ж. Камбон вспоминал, как было разгромлено английское посольство в Берлине: «Утром 3 августа 1914 г. статс-секретарь господин фон Ягов пришел во французское посольство в Берлине сообщить мне, что Германия разорвала с нами дипломатические отношения и что после полудня мне будут вручены паспорта. Мы находились у меня в кабинете. Окна его, выходившие на Парижскую площадь, были открыты. Распевая патриотические песни, по площади непрерывно проходили толпы молодых людей и рабочих; то и дело раздавались враждебные возгласы в адрес Франции. Я указал статс-секретарю на возбужденную толпу и спросил, когда положат конец этому шуму и сможет ли полиция защитить посольства, заверил меня, что сможет. Но не прошло и нескольких часов, как толпа двинулась к английскому посольству и камнями разбила там окна. Император послал одного из своих приближенных к моему коллеге сэру Эдуарду Гошену, чтобы выразить ему сожаление, и я никогда не сомневался, что господин фон Ягов был глубоко потрясен этим инцидентом. Германское правительство, которому повиновались как нигде и никогда, оказалось не в состоянии сдержать народные страсти. Народ словно опьянел»[101].

Английский посол во Франции Ф.Б. Тейм оставил свидетельство о нападении на германское посольство в Лондоне: «7 августа 1914 г. Говорят, что толпа разбила окна в немецком посольстве в Лондоне; меня огорчает, что подобное событие произошло в Англии. Единственное утешение – в Берлине поведение толпы по отношению к сотрудникам русского посольства, включая женщин, было возмутительным»[102]. Подверглось нападению и германское посольство в Париже.

В условиях информационного голода, по мнению М.В. Танского, россияне жили «самыми разнообразными слухами… которые фабриковались по разным пансионам и отелям», и историями, которые порой превращались в своеобразные мифологические рассказы о страданиях, испытанных по пути в Берлин. Эпицентром слухов было посольство, здесь же завязывались знакомства, с некоторыми